Эротические стихи а с пушкина, САМОЕ СЕКСУАЛЬНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ А. С. ПУШКИНА. - Страна Мам
К крыльцу подвезена коляска, Пикар все скоро уложил, И граф уехал. Обидеть друга не желаю, И не хочу его села, Не нужно мне его вола, На все спокойно я взираю: Ни дом его, ни скот, ни раб, Не лестна мне вся благостыня. Настоящая история магии. В ней - десятки, если не сотни искромсанных, искореженных, запрещенных к публикации сочинений, коими могла бы гордиться даже самая богатая литература.
Приманчивой блистая чешуею, В тени ветвей качается над нею И говорит: "Любимица небес! Не убегай, - я пленник твой послушный О, чудо из чудес! Кто ж говорил Марии простодушной, Кто ж это был? Увы, конечно, бес. Краса змии, цветов разнообразность, Ее привет, огонь лукавых глаз Понравились Марии в тот же час. Чтоб усладить младого сердца праздность, На сатане покоя нежный взор, С ним завела опасный разговор: "Кто ты, змия?
По льстивому напеву, По красоте, по блеску, по глазам - Я узнаю того, кто нашу Еву Привлечь успел к таинственному древу И там склонил несчастную к грехам. Ты погубил неопытную деву, А с нею весь адамов род и нас. Мы в бездне бед невольно потонули. Не стыдно ли? Но царь небес меня хранит и любит, Всевышний благ: он, верно, не погубит Своей рабы, - за что ж?
К тому же он не даст меня в обиду, Да и змия скромна довольно с виду. Какой тут грех? Лукавый бес, надменно развернув Гремучий хвост, согнув дугою шею, С ветвей скользит - и падает пред нею; Желаний огнь во грудь ее вдохнув, Он говорит: "С рассказом Моисея Не соглашу рассказа моего: Он вымыслом хотел пленить еврея, Он важно лгал, - и слушали его. Бог наградил в нем слог и ум покорный, Стал Моисей известный господин, Но я, поверь, - историк не придворный, Не нужен мне пророка важный чин!
Они должны, красавицы другие, Завидовать огню твоих очей; Ты рождена, о Скромная Мария, Чтоб изумлять Адамовых детей, Чтоб властвовать их легкими сердцами, Улыбкою блаженство им дарить, Сводить с ума двумя-тремя словами, По прихоти - любить и не любить Вот жребий твой. Как ты - младая Ева В своем саду скромна, умна, мила, Но без любви в унынии цвела; Всегда одни, глаз-на-глаз, муж и дева На берегах Эдема светлых рек В спокойствии вели невинный век.
Скучна была их дней однообразность. Ни рощи сень, ни молодость, ни праздность - Ничто любви не воскрешало в них; Рука с рукой гуляли, пили, ели, Зевали днем, а ночью не имели Ни страстных игр, ни радостей живых Что скажешь ты? Тиран несправедливый, Еврейский бог, угрюмый и ревнивый, Адамову подругу полюбил, Ее храни для самого себя Какая честь и что за наслажденье!
На небесах как будто в заточенье, У ног его молися да молись, Хвали его, красе его дивись, Взглянуть не смей украдкой на другого, С архангелом тихонько молвить слово; Вот жребий той, которую творец Себе возьмет в подруги наконец.
И что ж потом? За скуку, за мученье, Награда вся дьячков осиплых пенье, Свечи, старух докучная мольба, Да чад кадил, да образ; под алмазом, Написанный каким-то богомазом Как весело!
Завидная судьба! Мне стало жаль моей прелестной Евы; Решился я, создателю на зло, Разрушить сон и юноши и девы. Ты слышала, как все произошло?
Два яблока, вися на ветке дивной Счастливый знак, любви символ призывный , Открыли ей неясную мечту, Проснулося неясное желанье: Она свою познала красоту, И негу чувств, и сердца трепетанье, И юного супруга наготу!
Я видел их! В глухой лесок ушла чета моя Там быстро их блуждали взгляды, руки Меж милых ног супруги молодой, Заботливый, неловкий и немой, Адам искал восторгов упоенья, Неистовым исполненный огнем, Он вопрошал источник наслажденья И, закипев душой, терялся в нем И, не страшась божественного гнева, Вся в пламени, власы раскинув, Ева, Едва, едва устами шевеля, Лобзанием Адаму отвечала, В слезах любви, в бесчувствии лежала Под сенью пальм, - и юная земля Любовников цветами покрывала.
Блаженный день! Увенчанный супруг Жену ласкал с утра до темной ночи, Во тьме ночной смыкал он редко очи, Как их тогда украшен был досуг! Ты знаешь: бог, утехи прерывая, Чету мою лишил навеки рая. Он их изгнал из милой стороны, Где без трудов они так долго жили И дни свои невинно проводили В объятиях ленивой тишины. Но им открыл я тайну сладострастья И младости веселые права, Томленье чувств, восторги, слезы счастья. И поцелуй, и нежные слова. Скажи теперь: ужели я предатель?
Ужель Адам несчастлив от меня? Не думаю, но знаю только я,. Умолкнул бес. Мария в тишине Коварному внимала сатане. Но как, зачем и что такое?
Охотники мы все до новизны. Час от часу неясное начало Опасных дум казалось ей ясней, И вдруг змии как будто не бывало - И новое явленье перед ней: Мария зрит красавца молодого У ног ее, не говоря ни слова, К ней устремив чудесный блеск очей, Чего-то он красноречиво просит, Одной рукой цветочек ей подносит, Другая мнет простое полотно И крадется под ризы торопливо, И легкий перст касается игриво До милых тайн Все для Марии диво, Все кажется ей ново, мудрено, - А между тем румянец нестыдливый На девственных ланитах заиграл - И томный взор, и вздох нетерпеливый Младую грудь Марии подымал.
Она молчит: но вдруг не стало мочи, Закрылися блистательные очи, К лукавому склонив на грудь главу, Вскричала: ах! О милый друг! Мои грехи, забавы юных дней, Те вечера, когда в семье твоей, При матери докучливой и строгой Тебя томил я тайною тревогой И просветил невинные красы? Я научил послушливую руку Обманывать печальную разлуку И услаждать безмолвные часы, Бессонницы девическую муку.
Но молодость утрачена твоя, От бледных уст улыбка отлетела, Твоя краса во цвете помертвела Простишь ли мне, о милая моя! Отец греха, Марии враг лукавый, Ты стал и был пред нею виноват; Ах, и тебе приятен был разврат И ты успел преступною забавой Всевышнего супругу просветить И дерзостью невинность изумить.
Гордись, гордись своей проклятой славой! Спеши ловить Вот меркнет свет, заката луч угас. Все тихо. Вдруг над девой утомленной Шумя парит архангел окрыленный, - Посол любви, блестящий сын небес. От ужаса при виде Гавриила Красавица лицо свое закрыла Пред ним восстав, смутился мрачный бес И говорит: "Счастливец горделивый, Кто звал тебя?
Зачем оставил ты Небесный двор, эфира высоты? Зачем мешать утехе молчаливой, Занятиям чувствительной четы? Беги сейчас, бесстыдник, раб мятежный, Иль я тебя заставлю трепетать! Раздался крик, шатнулся Гавриил И левое колено преклонил; Но вдруг восстал, исполнен новым жаром, И сатану нечаянным ударом Хватил в висок.
Бес ахнул, побледнел - И ворвались в объятия друг другу. Ни Гавриил, ни бес не одолел: Сплетенные, кружась идут по лугу, На вражью грудь опершись бородой, Соединив крест на крест ноги, руки, То силою, то хитростью науки Хотят увлечь друг друга за собой. Усталые, забыв и брань и речи, Так ангелы боролись меж собой. Подземный царь, буян широкоплечий, Вотще кряхтел с увертливым врагом, И, наконец, желая кончить разом, С архангела пернатый сбил шелом, Златой шелом, украшенный алмазом.
Схватив врага за мягкие власы,. Мария пред собою Архангела зрит юные красы И за него в безмолвии трепещет. Уж ломит бес, уж ад в восторге плещет: По счастию проворный Гавриил Впился ему в то место роковое Излишнее почти во всяком бое , В надменный член, которым бес грешил. Лукавый пал, пощады запросил И в темный ад едва нашел дорогу. На дивный бой, на страшную тревогу Красавица глядела жуть дыша; Когда же к ней, свой подвиг соверша, Приветливо архангел обратился, Огонь любви в лице ее разлился И нежностью исполнилась душа, Ах, как была еврейка хороша!..
Посол краснел и чувствия чужие Так изъяснял в божественных словах: "О радуйся, невинная Мария! Любовь с тобой, прекрасна ты в женах; Стократ блажен твой плод благословенный Спасет он мир и ниспровергнет ад Но признаюсь душою откровенной, Отец его блаженнее стократ! Потупя взор, прекрасная вздыхала, И Гавриил ее поцеловал. Смутясь, она краснела и молчала, Ее груди дерзнул коснуться он Что делать ей? Что скажет бог ревнивый? Не сетуйте, красавицы мои, О женщины, наперсницы любви. Умеете вы хитростью счастливой Обманывать вниманье жениха И знатоков внимательные взоры И на следы приятного греха Невинности набрасывать уборы От матери проказливая дочь Берет урок стыдливости покорной И мнимых мук, и с робостью притворной Играет роль в решительную ночь: И поутру, оправясь понемногу, Встает бледна, чуть ходит, так томна.
В восторге муж, мать шепчет: слава богу! А старый друг стучится у окна. Уж Гавриил с известием приятным По небесам летит путем обратным. Наперсника нетерпеливый бог Приветствием встречает благодатным: "Что нового? Упоена живым воспоминаньем, В своем углу Мария в тишине Покоилась на смятой простыне. Душа горит и негой и желаньем, Младую грудь волнует новый жар. Она зовет тихонько Гавриила, Его любви готовя тайный дар, Ночной покров ногою отдалила, Довольный взор с улыбкою склонила, И, счастлива в прелестной наготе, Сама своей дивится красоте.
Но между тем в задумчивости нежной Она грешит, прелестна и томна, И чашу пьет отрады безмятежной. Смеешься ты, лукавый сатана! И что же? Он, точно, он! Он улетел. Усталая Мария Подумала: "Вот шалости какие! Один, два, три! Могу сказать, перенесла тревогу: Досталась я в один и тот же день Лукавому, архангелу и богу".
Всевышний бог, как водится потом Признал своим еврейской девы сына, Но Гавриил завидная судьбина! Не преставал являться ей тайком; Как многие, Иосиф был утешен, Он пред женой по-прежнему безгрешен, Христа любил как сына своего, За то господь и наградил его!
Аминь, аминь! Чем кончу я рассказы? Досель я был еретиком в любви, Младых богинь безумный обожатель, Друг демона, повеса и предатель Раскаянье мое благослови! Приемлю я намеренья благие, Переменюсь: Елену видел я; Она мила, как нежная Мария! Подвластна ей навек душа моя. Моим речам придай очарованье, Понравиться поведай тайну мне, В ее душе зажги любви желанье, Не то пойду молиться сатане!
Но дни бегут, и время сединою Мою главу тишком посеребрит, И важный брак с любезною женою Пред алтарем меня соединит.
Иосифа прекрасный утешитель! Молю тебя, колена преклоня, О рогачей заступник и хранитель, Молю - тогда благослови меня, Даруй ты мне беспечность и смиренье, Даруй ты мне терпенье вновь и вновь Спокойный сон, в супруге уверенье, В семействе мир и к ближнему любовь! Выходит барин на крыльцо, Все, подбочась, обозревает; Его довольное лицо Приятной важностью сияет. Чекмень затянутый на нем, Турецкий нож за кушаком, За пазухой во фляжке ром, И рог на бронзовой цепочке. В ночном чепце, в одном платочке, С глазами сонными жена Сердито смотрит из окна На сбор, на псарную тревогу.
Вот мужу подвели коня; Он холку хвать и в стремя ногу, Кричит жене: не жди меня! И выезжает на дорогу. В последних числах сентября Презренной прозой говоря В деревне скучно: грязь, ненастье, Осенний ветер, мелкий снег, Да вой волков.
На то-то счастье Охотнику! Не зная нег, В отъезжем поле он гарцует, Везде находит свой ночлег, Бранится, мокнет и пирует Опустошительный набег. А что же делает супруга Одна в отсутствие супруга? Занятий мало ль есть у ней? Грибы солить, кормить гусей. Заказывать обед и ужин, В анбар и в погреб заглянуть. Хозяйки глаз повсюду нужен: Он вмиг заметит что-нибудь.
К несчастью, героиня наша Муж просто звал ее Наташа, Но мы - мы будем называть Наталья Павловна к несчастью, Наталья Павловна совсем Своей хозяйственною частью Не занималася, затем, Что не в отеческом законе Она воспитана была, А в благородном пансионе У эмигрантки Фальбала. Она сидит перед окном; Пред ней открыт четвертый том Сентиментального романа: Любовь Элизы и Армана, Иль переписка двух семей - Роман классический, старинный, Отменно длинный, длинный, длинный, Нравоучительный и чинный, Без романтических затей.
Наталья Павловна сначала Его внимательно читала, По скоро как-то развлеклась Перед окном возникшей дракой Козла с дворового собакой И ею тихо занялась. Кругом мальчишки хохотали.
Меж тем печально, под окном, Индейки с криком выступали Вослед за мокрым петухом; Три утки полоскались в луже; Шла баба через грязный двор Белье повесить на забор; Погода становилась хуже: Казалось, снег идти хотел Вдруг колокольчик зазвенел.
Кто долго жил в глуши печальной, Друзья, тот верно знает сам, Как сильно колокольчик дальный Порой волнует сердце нам. Не друг ли едет запоздалый, Товарищ юности удалой?.. Уж не она ли?.. Боже мой! Вот ближе, ближе. Сердце бьется. Но мимо, мимо звук несется, Слабей Наталья Павловна к балкону Бежит обрадована звону, Глядит и видит: за рекой, У мельницы, коляска скачет, Вот на мосту - к нам точно Вслед Она глядит и чуть не плачет.
Но вдруг Кто там? Вон там коляска: Сейчас везти ее на двор И барина просить обедать! Да жив ли он?.. Скорей, скорей! Наталья Павловна спешит Взбить пышный локон, шаль накинуть, Задернуть завес, стул подвинуть, И ждет. Забрызганный в дороге дальной, Опасно раненный, печальный Кой-как тащится экипаж; Вслед барин молодой хромает; Слуга-француз не унывает И говорит: allons, courage!
Покамест барину теперь Покой особенный отводят И настеж отворяют дверь, Пока Picard шумит, хлопочет, И барин одеваться хочет, Сказать ли вам, кто он таков? Граф Нулин, из чужих краев, Где промотал он в вихре моды Свои грядущие доходы. Уж стол накрыт; давно пора; Хозяйка ждет нетерпеливо; Дверь отворилась, входит граф; Наталья Павловна, привстав, Осведомляется учтиво, Каков он? Граф отвечает: ничего.
Идут за стол; вот он садится, К ней подвигает свой прибор И начинает разговор: Святую Русь бранит, дивится, Как можно жить в ее снегах, Жалеет о Париже страх. Тальма совсем оглох, слабеет, И мамзель Марс, увы! За то Потье, la grand Potier!
Дай бог, чтоб просветились мы! Позвольте видеть ваш убор; Так Из-за стола Встают. Хозяйка молодая Черезвычайно весела; Граф, о Париже забывая, Дивится, как она мила. Проходит вечер неприметно; Граф сам не свой; хозяйки взор То выражается приветно, То вдруг потуплен безответно.
Глядишь - и полночь вдруг на двор. Давно храпит слуга в передней, Давно поет петух соседний, В чугунну доску сторож бьет; В гостиной свечки догорели. Наталья Павловна встает: "Пора, прощайте! Приятный сон!.. Куда кокетство не ведет? Проказница - прости ей, боже! Наталья Павловна раздета; Стоит Параша перед ней. Друзья мои! Параша эта Наперсница ее затей: Шьет, моет, вести переносит, Изношенных капотов просит, Порою с барином шалит, Порой на барина кричит, И лжет пред барыней отважно.
Теперь она толкует важно О графе, о делах его, Не пропускает ничего - Бог весть, разведать как успела. Но госпожа ей наконец Сказала: "полно, надоела! Своим французом между тем И граф раздет уже совсем. Ложится он, сигару просит, Monsieur Picard ему приносит Графин, серебряный стакан, Сигару, бронзовый светильник, Щипцы с пружиною, будильник И неразрезанный роман. В постеле лежа, Вальтер-Скотта Глазами пробегает он.
Но граф душевно развлечен: Неугомонная забота Его тревожит; мыслит он: "Неужто вправду я влюблен? Что, если можно?.. Несносный жар его объемлет, Не спится графу - бес не дремлет И дразнит грешною мечтой В нем чувства. Пылкий наш герой Воображает очень живо Хозяйки взор красноречивый, Довольно круглый, полный стан, Приятный голос, прямо женский, Лица румянец деревенский - Здоровье краше всех румян.
Он помнит кончик ножки нежной, Он помнит: точно, точно так, Она ему рукой небрежной Пожала руку; он дурак, Он должен бы остаться с нею, Ловить минутную затею. Но время не ушло: теперь Отворена, конечно,дверь - И тотчас, на плеча накинув Свой пестрый шелковый халат И стул в потемках опрокинув, В надежде сладостных наград.
К Лукреции Тарквиний новый Отправился, на все готовый. Так иногда лукавый кот, Жеманный баловень служанки, За мышью крадется с лежанки: Украдкой, медленно идет, Полузажмурясь подступает, Свернется в ком, хвостом играет, Разинет когти хитрых лап И вдруг бедняжку цап-царап. Влюбленный граф в потемках бродит. Дорогу ощупью находит, Желаньем пламенным томим, Едва дыханье переводит, Трепещет, если пол под ним Вдруг заскрыпит. Вот он подходит К заветной двери и слегка Жмет ручку медную замка; Дверь тихо, тихо уступает; Он смотрит: лампа чуть горит И бледно спальню освещает; Хозяйка мирно почивает Иль притворяется, что спит.
Он входит, медлит, отступает - И вдруг упал к ее ногам. Теперь с их позволенья Прошу я петербургских дам Представить ужас пробужденья Натальи Павловны моей И разрешить, что делать ей?
Она, открыв глаза большие, Глядит на графа - наш герой Ей сыплет чувства выписные И дерзновенною рукой Коснуться хочет одеяла, Совсем смутив ее сначала Но тут опомнилась она, И, гнева гордого полна, А впрочем, может быть, и страха, Она Тарквинию с размаха Дает пощечину, да, да! Пощечину, да ведь какую! Сгорел граф Нулин от стыда, Обиду проглотив такую; Не знаю, чем бы кончил он, Досадой страшною пылая, Но шпиц косматый, вдруг залая, Прервал Параши крепкий сон.
Услышав граф ее походку И проклиная свой ночлег И своенравную красотку, В постыдный обратился бег. Как он, хозяйка и Параша Проводят остальную ночь, Воображайте, воля ваша! Я не намерен вам помочь. Восстав поутру молчаливо, Граф одевается лениво, Отделкой розовых ногтей Зевая занялся небрежно, И галстук вяжет неприлежно, И мокрой щеткою своей Не гладит стриженых кудрей.
О чем он думает, не знаю; Но вот его позвали к чаю. Что делать? Граф, преодолев. Проказница младая, Насмешливый потупя взор И губки алые кусая, Заводит скромно разговор О том, о сем. Сперва смущенный, Но постепенно ободренный, С улыбкой отвечает он. Получаса не проходило, Уж он и шутит очень мало. И чуть ли снова не влюблен. Вдруг шум в передней. Кто же? Граф, вот мой муж. Душа моя, Граф Нулин. Какая скверная погода! У кузницы я видел ваш Совсем готовый экипаж.
Эй, водки! Граф, прошу отведать: Прислали нам издалека. Вы с нами будете обедать! Жена и я, гостям мы рады. Нет, граф, останьтесь! Уж подкрепив себя стаканом, Пикар кряхтит за чемоданом. Уже к коляске двое слуг Несут привинчивать сундук. К крыльцу подвезена коляска, Пикар все скоро уложил, И граф уехал. Тем и сказка Могла бы кончиться, друзья; Но слова два прибавлю я.
Когда коляска ускакала, Жена все мужу рассказала И подвиг графа моего Всему соседству описала. Но кто же более всего С Натальей Павловной смеялся? Не угадать вам. Почему ж? Совсем не муж. Он очень этим оскорблялся, Он говорил, что граф дурак, Молокосос; что если так, То графа он визжать заставит, Что псами он его затравит.
Смеялся Лидин, их сосед, Помещик двадцати трех лет. Теперь мы можем справедливо Сказать, что в наши времена Супругу верная жена, Друзья мои, совсем не диво. Певец любви, фернейский старичок, К тебе, Вольтер, я ныне обращаюсь. Султан французского Парнаса, Я не хочу седлать коня Пегаса, Я не хочу из муз наделать дам, Но дай лишь мне твою златую лиру, Я буду с ней всему известен миру.
Ты хмуришься и говоришь: не дам. А ты поэт, проклятый Аполлоном, Испачкавший простенки кабаков, Под Геликон упавший в грязь с Вильоном, Не можешь ли ты мне помочь, Барков! С усмешкою даешь ты мне скрыпицу, Сулишь вино и музу пол-девицу: "Последуй лишь примеру моему". Невдалеке от тех прекрасных мест, Где дерзостный восстал Иван-великий, На голове златой носящий крест, В глуши лесов, в пустыне мрачной, дикой, Был монастырь; в глухих его стенах Под старость лет один седой монах Святым житьем, молитвами спасался И дней к концу спокойно приближался.
Наш труженик не слишком был богат, За пышность он не мог попасться в ад. Имел кота, имел псалтирь и четки, Клобук, стихарь да штоф зеленой водки. Взошедши в дом, где мирно жил монах, Не золота увидели б вы горы, Не мрамор там прельстил бы ваши взоры, Там не висел Рафаэль на стенах.
Увидели б вы стул об трех ногах, Да в уголку скамейка в пол-аршина, На коей спал и завтракал монах. Там пуховик над лавкой не вздувался. Хотя монах, он в пухе не валялся Меж двух простынь на мягких тюфяках.
Весь круглый год святой отец постился, Весь божий день он в келье провождал, "Помилуй мя" вполголоса читал, Ел плотно, спал и всякий час молился. А ты, монах, мятежный езуит! Красней теперь, коль ты краснеть умеешь, Коль совести хоть капельку имеешь; Красней и ты, богатый кармелит, И ты стыдись, Печерской Лавры житель, Сердец и душ смиренный повелитель Но, лира! Панкратий жил счастлив в уединенье, Надеялся увидеть вскоре рай, Но ни один земли безвестный край Защитить нас от дьявола не может.
И в тех местах, где черный сатана Под стражею от злости когти гложет, Узнали вдруг, что разгорожена К монастырям свободная дорога. И вдруг толпой все черти поднялись, По воздуху на крыльях понеслись - Иной в Париж к плешивым картезьянцам С копейками, с червонцами полез, Тот в Ватикан к брюхатым итальянцам Бургонского и макарони нес; Тот девкою с прелатом повалился, Тот молодцом к монашенкам пустился. И слышал я, что будто старый поп, Одной ногой уже вступивший в гроб, Двух молодых венчал перед налоем.
Черт прибежал амуров с целым роем, И вдруг дьячок на клыросе всхрапел, Поп замолчал - на девицу глядел, А девица на дьякона глядела.
У жениха кровь сильно закипела. А бес всех их к себе же в ад повел. Уж темна ночь на небеса всходила, Уж в городах утих вседневный шум, Луна в окно монаха осветила. В молитвенник весь устремивший ум, Панкратий наш Николы пред иконой. Пришел Молок так дьявола зовут , Панкратия под черной ряской скрылся. Святой монах молился уж, молился, Вздыхал, вздыхал, а дьявол тут как тут. Бьет час. Молок не хочет отцепиться, Бьет два, бьет три - нечистый все сидит.
А наш старик уж перестал креститься, На лавку сел, потер глаза, зевнул, С молитвою три раза протянулся, Зевнул опять, и Однако ж нет! Панкратий вдруг проснулся, И снова бес монаха соблазнять, Чтоб усыпить, Боброва стал читать.
Монах скучал, монах тому дивился. Век не зевал, как богу он молился. Но - нет уж сил; кресты, псалтирь, слова - Все позабыл; седая голова, Как яблоко, по груди покатилась, Со лбу рука в колени опустилась, Молитвенник упал из рук под стол, Святой вздремал, всхрапел, как старый вол. Панкратий вдруг проснулся, Взад и вперед со страхом оглянулся, Перекрестясь с постели он встает, Глядит вокруг - светильня нагорела; Чуть слабый свет вокруг себя лиет; Что-то в углу как будто забелело.
Монах идет - что ж? Огню любви единственна преграда, Любовника сладчайшая награда И прелестей единственный покров, О юбка! Люблю тебя, о юбка дорогая, Когда, меня под вечер ожидая, Наталья, сняв парчовый сарафан, Тобою лишь окружит тонкий стан.
Что может быть тогда тебя милее?
И ты, виясь вокруг прекрасных ног, Струи ручьев прозрачнее, светлее, Касаешься тех мест, где юный бог Покоится меж розой и лилеей. Иль, как Филон, за Хлоей побежав, Прижать ее в объятия стремится, Зеленый куст тебя вдруг удержав Она должна, стыдясь, остановиться.
Но поздно все, Филон, ее догнав, С ней на траву душистую валится, И пламенна, дрожащая рука Счастливого любовью пастуха Тебя за край тихонько поднимает Она ему взор томный осклабляет, И он Я трепещу, и сердце сильно бьется, И может быть, читатели, как знать?
И ваша кровь с стремленьем страсти льется. Но наш монах о юбке рассуждал Не так, как я я молод, не пострижен И счастием нимало не обижен. Он не был рад, что юбку увидал, И в тот же час смекнул и догадался, Что в когти он нечистого попался. Как скоро ж твердь зарею осветилась, От взоров вдруг сокрылася она. А наш монах, увы, лишен покоя. Уж он не спит, не гладит он кота, Не помнит он церковного налоя, Со всех сторон Панкратию беда.
Уж мнится мне Уж нет ли здесь Монах краснел и делать что не знал. Во всех углах, под лавками искал. Все тщетно, нет, ни с чем старик остался, Зато весь день, как бледна тень, таскался, Не ел, не пил, покойно и не спал. Проходит день, и вечер, наступая, Зажег везде лампады и свечи. Уже монах, с главы клобук снимая, Ложится спать. Старик кряхтя на бок перевернулся. Тотчас Молок вдруг в муху превратился И полетел жужжать вокруг него.
Летал, летал, по комнате кружился И на нос сел монаха моего. Панкратья вновь он соблазнять пустился. Монах храпит и чудный видит сон. Казалося ему, что средь долины, Между цветов, стоит под миртом он, Вокруг него сатиров, фавнов сонм. Иной смеясь льет в кубок пенны вины; Зеленый плющ на черных волосах, И виноград, на голове висящий, И легкий фирз, у ног его лежащий, - Все говорит, что вечно юный Вакх, Веселья бог, сатира покровитель. Другой, надув пастушечью свирель, Поет любовь, и сердца повелитель Одушевлял его веселу трель.
Под липами там пляшут хороводом Толпы детей, и юношей, и дев. А далее, ветвей под темным сводом, В густой тени развесистых дерев, На ложе роз, любовью распаленны, Чуть-чуть дыша, весельем истощенны, Средь радостей и сладостных прохлад, Обнявшися любовники лежат.
Монах на все взирал смятенным оком. То на стакан он взоры обращал, То на девиц глядел чернец со вздохом, Плешивый лоб с досадою чесал, Стоя, как пень, и рот в сажень разинув.
И вдруг, в душе почувствовав кураж И набекрень, взъярясь, клобук надвинул, В зеленый лес, как белоусый паж, Как легкий конь, за девкою погнался. Быстрей орла, быстрее звука лир Прелестница летела, как зефир. Но наш монах Эол пред ней казался, Без отдыха за новой Дафной гнался. Но леший вдруг, мелькнув из-за кусточка, Панкратья хвать юбчонкою в лицо.
И вдруг исчез приятный вид лесочка. Ручья, холмов и нимф не видит он; Уж фавнов нет, вспорхнул и Купидон, И нет следа красоточки прелестной. Монах один в степи глухой, безвестной, Нахмуря взор: темнеет небосклон, Вдруг грянул гром, монаха поражает - Панкратий: "Ах!.. Смущенный взор он всюду обращает: На небесах, как яхонты горя, Уже восток румянила заря. И юбки нет. Панкратий встал, умылся, И, помолясь, он плакать сильно стал, Сел под окно и горько горевал.
Чем виноват, владыко, пред тобой? Как грешником, вертит нечистый мной. Хочу не спать, хочу тебе молиться, Возьму псалтирь, а тут и юбка вдруг. Хочу вздремать и ночью сном забыться, Что ж снится мне? Услышь мое усердное моленье, Не дай мне впасть, господь, во искушенье!
Из бедного седого простяка Панкратий вдруг в Невтоны претворился. Обдумывал, смотрел, сличал, смекнул И в радости свой опрокинул стул. И, как мудрец, кем Сиракуз спасался, По улице бежавший бос и гол, Открытием своим он восхищался И громко всем кричал: "нашел!
Я заживу опять монах монахом, Я стану ждать последний час со страхом И с верою, и все пойдет на лад". Так мыслил он - и очень ошибался. Могущий рок, вселенной господин, Панкратием, как куклой, забавлялся. Монах водой наполнил свой кувшин, Забормотал над ним слова молитвы И был готов на грозны ада битвы. Ждет юбки он - с своей же стороны Нечистый дух весь день был на работе И, весь в жару, в грязи, в пыли и поте, Предупредить спешил восход луны.
Тогда б в число парнасского народа Лихая страсть меня не занесла. Чернилами я не марал бы пальцы, Не засорял бумагою чердак, И за бюро, как девица за пяльцы, Стихи писать не сел бы я никак. Я кисти б взял бестрепетной рукою И, выпив вмиг шампанского стакан,. Представил бы все прелести Натальи, На полну грудь спустил бы прядь волос, Вкруг головы венок душистых роз, Вкруг милых ног одежду резвой Тальи, Стан обхватил Киприды б пояс злат.
И кистью б был счастливей я стократ! Иль краски б взял Вернета иль Пуссина; Волной реки струилась бы холстина; На небосклон палящих, южных стран Возведши ночь с задумчивой луною, Представил бы над серою скалою, Вкруг коей бьет шумящий океан, Высокие, покрыты мохом стены; И там в волнах, где дышит ветерок, На серебре, вкруг скал блестящей пены, Зефирами колеблемый челнок.
Нарисовал бы в нем я Кантемиру, Ее красы Мартынов пусть пленяет кистью нас, А я - я вновь взмостился на Парнас. Исполнившись геройскою отвагой, Опять беру чернильницу с бумагой И стану вновь я песни продолжать. Что делает теперь седой Панкратий? Что делает и враг его косматый? Уж перестал Феб землю освещать; Со всех сторон уж тени налетают; Туман сокрыл вид рощиц и лесов; Уж кое-где и звездочки блистают Уж и луна мелькнула сквозь лесов Ни жив, ни мертв сидит под образами Чернец, молясь обеими руками.
И вдруг, бела, как вновь напавший снег Москвы-реки на каменистый брег, Как легка тень, в глазах явилась юбка Монах встает, как пламень покраснев, Как модинки прелестной ала губка, Схватил кувшин, весь гневом возгорел, И всей водой он юбку обливает.
О чудо!.. Ты мой теперь, не вырвешься, злодей. Все шалости заплатишь головою. Иди в бутыль, закупорю тебя, Сейчас ее в колодезь брошу я. Ага, Мамон! Я буду ввек за то тебе послушен, Спокойно ешь, спокойно ночью спи, Уж соблазнять тебя никак не стану". Все променяв на длинный фрак с штанами, Поскачешь ты гордиться жеребцами, Народ, смеясь, колесами давить И аглинской каретой всех дивить. Потом всю знать с министрами, с князьями Век будешь жить, как с кровными друзьями Ты позовешь на пышный свой обед".
Я жен тебе и красных дев доставлю". Смотри какой! За все про все готова уж награда, Раскаешься, служитель беса злой! Поступок сей наверно наградиться, А я тебя свезу в Ерусалим". При сих словах монах себя не вспомнил. Старик, старик, не слушай ты Молока, Остать его, оставь Ерусалим. Лишь ищет бес поддеть святого с бока, Не связывай ты тесной дружбы с ним.
Уж под тобой бодрится черт проклятый, Готовится на адскую езду. Лети, старик, сев на плеча Молока, Толкай его и в зад и под бока, Лети, спеши в священный град востока, Но помни то, что не на лошака Ты возложил свои почтенны ноги. Держись, держись всегда прямой дороги, Ведь в мрачный ад дорога широка.
Что за ножка - боже мой, А головка, темный волос, Чудо - глазки, чудо - голос, Ум - с ума свести бы мог. Словом, с головы до ног Душу, сердце все пленяло; Одного недоставало. Да чего же одного? Так, безделки, ничего. Ничего иль очень мало, Все равно - недоставало. Как бы это изъяснить, Чтоб совсем не рассердить Богомольной важной дуры, Слишком чопорной цензуры?
Как быть?.. Помоги мне, бог! У царевен между ног Нет, уж это слишком ясно И для скромности опасно, - Так иначе как-нибудь: Я люблю в Венере грудь, Губки, ножку особливо, Но любовное огниво, Цель желанья моего Что такое? Ничего, иль очень мало И того-то не бывало У царевен молодых, Шаловливых и живых.
Их чудесное рожденье Привело в недоуменье Все придворные сердца. Грустно было для отца И для матерей печальных. А от бабок повивальных Как узнал о том народ - Всяким тут разинул рот, Ахал, охал, дивовался, А иной, хоть и смеялся, Да тихонько, чтобы в путь До Нерчинска не махнуть. Царь созвал своих придворных, Нянек, мамушек покорных - Им держал такой приказ:- "Если кто-нибудь из вас Дочерей греху научит, Или мыслить их приучит, Или только намекнет, Что у них недостает, Иль двусмысленное скажет, Или кукиш им покажет, - То - шутить я не привык - Бабам вырежу язык, А мужчинам нечто хуже, Что порой бывает туже".
Царь был строг, но справедлив, А приказ красноречив; Всяк со страхом поклонился, Остеречься всяк решился, Ухо всяк держал востро И хранил свое добро. Жены бедные боялись, Чтоб мужья не проболтались; Втайне думали мужья: "Провинись, жена моя! Подросли мои царевны. Жаль их стало. Царь - в совет; Изложил там свой предмет: Так и так - довольно ясно, Тихо, шепотом, негласно, Осторожнее от слуг.
Призадумались бояры, Как лечить такой недуг. Вот одни советник старый Поклонился всем - и вдруг В лысый лоб рукою брякнул И царю он так вавакнул: "О, премудрый государь! Не взыщи мою ты дерзость, Если про плотскую мерзость Расскажу, что было встарь. Мне была знакома сводня Где она? Верно тем же, чем была. Вот ее бы разыскать; Ведьма дело все поправит: А что надо - то и вставит". Восклицает царь Никита, Брови сдвинувши сердито: Тотчас ведьму отыскать! Если ж нас она обманет, Чего надо не достанет, На бобах нас проведет, Или с умыслом солжет, - Будь не царь я, а бездельник, Если в чистый понедельник Сжечь колдунью не велю: И тем небо умолю".
Вот секретно, осторожно, По курьерской подорожной И во все земли концы Были посланы гонцы. Они скачут, всюду рыщут И царю колдунью ищут. Год проходит и другой - Нету вести никакой. Наконец один ретивый Вдруг напал на след счастливый. Он заехал в темный лес Видно, вел его сам бес , Видит он: в лесу избушка, Ведьма в ней живет, старушка.
Как он был царев посол, То к ней прямо и вошел, Поклонился ведьме смело, Изложил царево дело: Как царевны рождены И чего все лишены. Ведьма мигом все смекнула В дверь гонца она толкнула, Так промолвив: "Уходи Поскорей и без оглядки, Не то - бойся лихорадки Через три дня приходи За посылкой и ответом, Только помни - чуть с рассветом".
После ведьма заперлась, Уголечком запаслась, Трое суток ворожила, Так что беса приманила, Чтоб отправить до дворец, Сам принес он ей ларец, Полный грешными вещами, Обожаемыми нами. Там их было всех сортов, Всех размеров, всех цветов, Все отборные, с кудрями Ведьма все перебрала, Сорок лучших оточла, Их в салфетку завернула И на ключ в ларец замкнула, С ним отправила гонца, Дав на путь серебреца.
Едет он.
Заря зарделась Отдых сделать захотелось, Захотелось закусить, Жажду водкой утолить: Он был малый аккуратный, Всем запасся в путь обратный. Вот коня он разнуздал И покойно кушать стал. Конь пасется. Он мечтает, Как его царь вознесет, Графом, князем назовет. Давайте поиграем в докторов и повыписываем рецепты Добавляйте книгу и в описании пишите "дозы".
Вы можете посоветовать похожие книги по сюжету, жанру, стилю или настроению. Предложенные вами книги другие пользователи увидят здесь, в блоке «Похожие книги». Посоветовать книгу. Только для взрослых сборник Александр Пушкин Бумажная Бумажная. Все уведомления Рецензии Цитаты. Издания и произведения Пожаловаться. Поэзия Отечественная поэзия. Поэзия многолика и многообразна. Она - живой организм, и любые попытки поделить ее на "высокое" и "низкое" бесплодны. Озорными нецензурными виршами в юности баловались и Пушкин, и Лермонтов, и….
Лучшая рецензия на книгу Kostenko Mary написала рецензию. Эксперт Лайвлиба. Царь Никита и сорок его дочерей , поэма стр. Христос воскрес , стихотворение стр. Нимфодоре Семеновой , стихотворение стр.
Массон , стихотворение стр. Эпиграмма , стихотворение стр. Наденьке , стихотворение стр. Орловой , стихотворение стр. Орловой-Чесменской , стихотворение стр. Мансурову , стихотворение стр. К Сабурову , стихотворение стр. Юрьеву , стихотворение стр. Сравнение , стихотворение стр. Голицына , стихотворение стр. Ты и я , стихотворение стр. Десятая заповедь , стихотворение стр. Репутация Беранжера , стихотворение стр.
К портрету Каверина , стихотворение стр. Дембровского , стихотворение стр. Красавице, которая нюхала табак , стихотворение стр. Гавриилиада , поэма стр. Монах , стихотворение стр. Граф Нулин , поэма стр. Тень Баркова , поэма стр.
Кураторы Вещий КритиК. Рецензии Всего 29 Kostenko Mary написала рецензию. Manowar76 написал рецензию. Эксперт Эксперт Лайвлиба: Книжный масон. Цитаты Всего 28 Shishkodryomov. Подборки Всего 5 Obright создала в подборках Версия для печати Пожаловаться. Книги как лекарство. Издания и произведения Всего 3 Только для взрослых. Только для взрослых сборник. Только для взрослых. Популярные книги Всего Хит! Настоящая история магии. От ритуалов каменного века и друидов до алхимии и Колеса года. Черная невеста.
Дама с букетом гвоздик сборник. Легенда о Чжаояо. Книга 1. Мой хулиган. Интимная Русь. Жизнь без «Домостроя», грех, любовь и колдовство. Скоро конец света.
Достойный жених. Книга 2. Сердце лета. Янтарь рассеивает тьму. Злодейский путь!.. Том 3. Цзюнь Цзюлин. Любовь серого оттенка. Клятва, данная тьме. Первые чувства. Искры снега. Синий шёпот.
Там чудеса. Фаза 3. Фонтаны под дождем сборник. Избушка на костях. Сказка о снежной принцессе.
